— Как тебе? — Поу-чяй встал и раскинул руки, чтобы свет падал на его халат ярко-фиолетового цвета, который скорее подошел бы оперной сцене. На груди красовалась пара искусно вышитых драконов, развернутых друг к другу.

— Дай-ка глянуть. — Я потерла ткань между пальцами. Ханчжоуский шелк великолепного качества. — Прекрасно! У какой женщины ты его украл?

— Украл? Ха! Ничего я не крал. Это ткань с тех трех барж, помнишь? Только что забрал у портного.

Девочка принесла ему еду. Поменяв местами наши тарелки, Поу-чяй сунул в рот целый пельмень и скривился:

— Горячо! — Он сглотнул, помахал над миской, затем подпер голову другой рукой. — Не-моя-мама Ченг Ят-соу, почему я тебе не нравлюсь?

Как может человек его возраста быть таким невинным? Мне не хотелось ничего объяснять.

— Например, потому что ты запускаешь лапы в капитанскую казну, чтобы швырять деньги портным.

— Да ни за что! Я никогда не предам Ченг Ята. Или тебя.

— Но у тебя есть деньги на портных, верно? Я знаю, сколько тебе платят.

— Мало, да? Ха! Но, как ты видишь, я не просаживаю деньги за игровыми столами, как вон те обезьяны. Я не пью вина, ни разу не курил опиум, даже не знаю, как платить за женщину. — Он перегнулся через стол и прошептал, будто хотел поделиться секретом: — Разве человек, который не выбрасывает деньги на ветер и всякую ерунду, не может себе позволить красивые вещи?

— Значит, ты транжиришь накопления на то, чтобы одеваться как император.

— Почему бы и нет? — Поу-чяй выпрямился, обрадованный сравнением. — И мне, и нашему императору нужно мочиться, и нам обоим нужна одежда.

— Думаешь, император ест редьку?

Парнишка отодвинул тарелку в сторону.

— Ты права, он такую простую еду не употребляет, да и я тоже.

— А я думала, ты не бросаешь деньги на ветер.

— Это не мои деньги. Разве ты не говорила, что платишь мне? — Он откинулся назад и радостно рассмеялся, а затем засунул в рот целый пирог. — Видишь, я сорю твоими деньгами, а не своими.

Мне не удалось удержаться от смеха.

— Но ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Поу-чяй.

Я уже забыла, о чем он спрашивал, — ах да, почему он мне не нравится. Что за глупый вопрос! Когда мальчишка склонился к столу, как озадаченный кот, я решила, что не стану отвечать, и занялась тем, что разделила палочками последний пирог с редькой. Но следующий вопрос заставил меня уронить кусок на пол.

— А-Йёнг — можно я буду называть тебя так? — я тут подумал… Все те мужчины, с которыми ты была, — ты кого-нибудь из них любила?

— Это уж слишком. Доедай и…

— Да, я пойду. Но ты не ответила ни на один из моих вопросов.

У меня чуть не вырвалось: «Я же твоя мать!» Вместо этого я выпалила:

— А тебе девушки нравятся? Ты влюблялся когда-нибудь?

Он рассмеялся, но не ответил. Учитывая его внешность и озорное обаяние, половина девушек Китая бросилась бы ему на шею. Даже мне было трудно совместить образ этого красивого молодого человека и той маленькой обезьянки, каким он показался мне в самом начале. Возможно, когда-то мальчик и был катамитом, это не лишало его мужественности. Или лишало? Было ли упоминание императора намеком? Может, Поу-чяй предпочитал «страсть отрезанного рукава», видя себя Дун Сянем, слугой и любовником императора Ся-оай-ди [73] .

Он облизал пальцы и подозвал девочку.

— Еще один пирог с редькой. На этот раз я плачу. — Он снова улыбнулся. — Ты не отвечаешь на мои вопросы, я не отвечаю на твои. Прямо как супружеская пара.

— Поскольку мы явно не супружеская пара, давай начнем с того, что ты ответишь мне. Что случилось с твоим отцом?

Веселость парня мигом пропала, плечи налржлись 1>н на глазах пост арел лет на пять. Похоже, я затронула неприятную тему.

— Я слышала твою историю сотни раз. — заметила я. — ты был на рыбалке с отцом, и вас захватил Ченг Ят. Но о дальнейшей судьбе твоего отца ничего не известно. Он спасся?

Принесли пироги с редькой, но Поу-чяй оттолкнул тарелку, не сводя глаз с пустого места на столе.

— Я думал, ты в курсе, — наконец пробормотал он. Весь юмор испарился из его голоса. — Но я забыл: тебя ведь там не было.

— Что случилось?

Я почувствовала неловкость собеседника. Он отвел взгляд, а потом пристально посмотрел мне в лицо.

— Думаю, мой отец был хорошим человеком. Его пытались отправить домой, но он уцепился за поручни и пробился на борт. Потом ему предложили деньги, чтобы выкупить меня, и он согласился. Набили мешок монетами и слитками — вес получился немалый. Отец взял мешок, а потом замахнулся им на Ченг Ята, но промазал и сломал нос другому.

— А дальше?

— Ну, можешь додумать финал истории. Мне тоже остается только догадываться.

— Ты не видел?

— К тому времени меня связали в каюте.

— Но как ты мог… — Я осеклась.

Как мальчик мог постоянно балагурить и веселиться, будто рожден плавать с бандитами? Как мог так охотно подчиниться захватчикам и стать любовником Ченг Ята, причем, судя по всем, получал от этого удовольствие?

Но Поу-чяй словно прочел мои мысли.

— А как ты могла выйти за него замуж?

Конечно, он был прав. Мы оба выжали лучшее из сложившихся обстоятельств. Выжали — и выжили. Мы были соперниками за привязанность нашего похитителя, хотя с таким же успехом могли бы стать заговорщиками против него. Мы казались одинаковыми, но и очень разными.

Парень откусил кусок пирога с редькой, а затем развалился на табурете с легкостью и уверенностью молодого тигра в момент сотворения мира. Он смотрел на меня в колеблющемся свете лампы, но теперь иначе: не как на добычу или соперника, а как зверь мог бы смотреть на свою пару. Скулы обозначились четче, подбородок заострился. Без вездесущей ухмылки Чёнг Поу-чяй был скорее тигром, чем человеком; скорее мужчиной, чем мальчиком, и я вспомнила, что разница между нами всего на год больше, чем между мной и Ченг Ятом. У меня появилось жгучее желание заключить юношу в свои объятия и предложить утешение, которого он не просил. И в то же время я чувствовала себя неуклюжей, некрасивой и старой.

— Как тебе удается не возненавидеть его? — спросила я. Он пожал плечами.

— Не видел, чтоб ты хоть раз молилась. Может, потому и задаешь подобные вопросы.

— Я перестала верить — если вообще когда-то верила — так давно, что уже не помню, когда это случилось. — Я съела еще кусок пирога. Он остыл и стал безвкусным.

— Я верю во все сразу, — признался Поу-чяй. — Если этот бог не поможет, подсобит другой. Я видел храм иностранцев в Оумуне. Внутрь не стал заходить, но, может быть, я смогу поверить и в их богов. — Он повернул голову. — Дождь прекратился. — Юноша встал и отряхнулся. — Ты беспокоишься, что отец любит меня больше, чем тебя…

Фраза прозвучала как утверждение, а не как вопрос.

Табуретка подо мной задрожала, а дыхание стало прерывистым и поверхностным.

— Но это не так, — закончил Поу-чяй. Когда он поклонился, фиолетовый шелк замерцал, как огонь. Я сжала руки, чтобы скрыть их дрожь.

Мальчик бросил на меня последний, странно испытующий взгляд, а потом вынырнул на улицу.

Гавань была так переполнена, что мыс затерялся за парусами. Не верилось, что здесь столько джонок, ведь вся древесина ушла на мачты для торговых судов, на которые мы охотились. Тем не менее спустя два месяца после начала сбора прибыло только шесть флотов, кроме нашего, — которые, впрочем, выпили и съели все припасы, что были в бухте. Неважно, повторял мне Ченг Ят: те, кто не принял участия, пожалеют об этом. Вскоре его терпение подошло к концу, и он посоветовался с оракулами относительно следующей благоприятной даты. Слет командующих наметили на седьмой день шестого месяца года.

Моя первая ошибка заключалась в том, что я вела себя непринужденно, как на обычном собрании капитанов. Я убедилась, что на столе полно вина, и оделась так, чтобы не отвлекать Ченг Ята: опрятная темно-серая куртка и брюки, волосы заколоты простой шпилькой. Я присоединялась к мужу, чтобы поприветствовать капитанов, когда они поднимались на борт, затем уходила и позволял Ченг Яту вести дела, как на встрече старых друзей. Как оказалось, мне еще многое предстояло узнать о руководстве.